Статус: в процессе написани

Пролог
Ирка очнулась в квартире у Бабани. Вернее, у себя дома. Немного повалявшись в кровати, девушка все же откинула одеяло. Она помнила всё, что с ней произошло, всё, до последней капли. Но, вопреки её ожиданиям, ноги не изменились, не стали костлявыми. Ирка осторожно пошевелила пальцами ног, и это у неё вышло. Сев на кровати, на которой до этого лежала, она стала радостно болтать ногами.

Ещё ни разу в своей жизни Ирка так не радовалась возможности ходить, бегать и прыгать.

В это время в комнату зашла Бабаня, неся в руках поднос с завтраком. Она знала, что в это время внучка уже просыпается. Старушка посмотрела на Ирку, и поднос упал, со звонким стуком ударившись об пол. Каша растеклась, а чашка с чаем разбилась. Стоит ли говорить, что напиток оказался разлитым по светлому ковру в комнате девушки…

Бабушка Аня не могла пошевелиться. Она смотрела на свою внучку и глазам своим не верила. Ещё недавно Ирка, а точнее, морок, не могла встать с коляски, а теперь… Теперь она сидит на кровати, дрыгает ногами и смело смотрит прямо в глаза старушке.

Соседи сверху могли слышать нечленораздельный вскрик и весёлое топанье ног где-то под ними. Грузная женщина встала с кресла у телевизора и настойчиво постучала по батареям. Только её призыв к спокойствию остался проигнорированным.
***

Матвей Багров в этот ясный солнечный день находился на улице. Он нутром чувствовал, что Ирка очнулась, но идти к ней не хотел. Он винил во всём произошедшем себя и только себя. Он не смог спасти любимую, какой он теперь парень и защитник? Он искал подсказку, путеводную ниточку внутри себя и не находил. Матвею всё опротивело – солнце, небо, деревья, он сам… Он — некромаг, мрак, тьма! А Ирка… Она всю жизнь была светом и светом останется. Он не для неё. Ей нужен другой: смелый, отважный, светлый… С которым она не погибнет.

Багров пришёл к отнюдь неутешительным выводам за те дни, когда Ирка лежала без сознания. Парень хотел отгородить от себя девушку, но понимал, что не сможет без неё. Он искал выход в себе, вокруг, но не находил. Не находил, но собирался искать дальше, искать. Матвей не сдастся, это уж точно. А остальное решится само собой… Наверное.

30 марта
Дождь барабанил по стелу, оставляя мокрые дорожки. Дождь танцевал на улице, заставляя редких прохожих прятаться под цветными зонтами. Дождь играл на крыше в кошки-мышки с птицами. Дождь был вокруг. Ирке казалось, что холодные капли прокрадываются ей в душу и поют там бешеную песню раненой птицы. Им не выбраться из её души, они засядут там навсегда. Погибнут, заставляя плакать… Станут пеплом, оставляя в жизни неприятный осадок.

Ирка не любила дождь. Ей всегда казалось, что эта сырость вымывает из неё всё хорошее: все чувства, эмоции. В дождливые дни бывшая валькирия становилась куклой, бездушной деревянной марионеткой. От этого ей было тошно, но она ничего не могла поделать…

Ирка не понимала, как Багров мог радоваться дождю. Он бегал под ливнем, раскинув руки и подставив лицо холодным каплям. Наверное, только в эти секунды он становился таким… настоящим.

Матвей протянул девушке руку и улыбнулся… Улыбнулся своей самой искренней, самой доброй улыбкой.
— Давай, иди сюда, — он смотрел прямо ей в глаза.
Ирка отчаянно замотала головой. Она умоляюще посмотрела на Багрова, но тот лишь усмехнулся.
— Ну давай, иди сюда, — Багров настойчиво протягивал руку.
Ирка снова замотала головой. Она стояла под навесом у подъезда, куда не проникали капли. А Матвей – там, в другом мире. В мире дождя, куда Ирке хода нет… В мире дождя.

Ирка тряхнула головой. Она уже давно не могла выкинуть Матвея из головы. Он не появлялся уже неделю, и девушка дала себе слово забыть его. Для этого она искала у него плюсы и минусы. Правда плюсов получалось почему-то больше…
***

Матвей хмуро шёл по улицам Москвы. Это было так на него не похоже. Обычно Багров бегал под дождём, как маленький мальчик. Обычно он радовался живительным каплям так же, как редким поцелуям с тогда еще не бывшей валькирией. Ну, может быть немного меньше…

Багров ещё издали заметил заветную красную «М». Он не замечал дождя. Ему важно было только одно – увидеть её. Хоть одним глазом.

Матвей не мог больше терпеть. Целую неделю он старался подавить в себе совесть, опомниться, снова улыбнуться и побежать к ней. Но… Что-то внутри подсказывало: ещё не время. Нужно подождать. Хотя ждать он уже не мог.

Около входа в метро мелькнул знакомый (и ненавистный) белый хвост. Матвей мотнул головой и на мгновение закрыл глаза. К сожалению, когда глаза вновь были открыты, хвост не исчез. Наоборот, человек с хвостом повернулся и, завидев Матвея, быстро пошёл к нему.

Багров мысленно взвыл и хотел было смыться куда подальше, но напомнил себе, что это признак трусости. Мефодий же быстро приближался, стараясь не терять взглядом Багрова. Его волосы и одежда намокли, но Буслаеву, похоже, было плевать. Наконец он подошел к Матвею и просто сказал: «Нам нужно поговорить».

Матвей удивлённо воззрился на Мефа. В его голове метались сотни мыслей – от «Я убью сейчас этого гада», до «Я его сейчас похороню заживо, идиот несчастный!». Всё-таки, ревность – ужасное чувство…
— Зафиг? – выговаривая каждую букву, тянет Матвей.
— Надо, — в точности копируя его интонацию, шепчет Меф. Его взгляд направлен точно в глаза Матвея. А тот, совсем не к месту, замечает, что у Мефа глаза карие. И совсем не к месту вспоминает, что у него тоже. Только чуть темнее.

Матвей размышлял долго: c одной стороны хотелось врезать этому кареглазому уроду, а с другой… Он внезапно вспомнил Ирку. Её улыбку, слова, интонации… Копьё в её руке. Она всегда была сильной, но при этом, ей нужна была забота. Хотя почему была? И сейчас нужна.

И вдруг Багров, совсем к месту, вспоминает, что Ирка всегда хотела подружить их. Её угнетало то напряжение, которое возникало, когда Багров, даже случайно, видел Мефа. Она будто чувствовала, что совсем скоро кулак Матвея коснётся скулы белобрысого. И уходила в сторону. Знала ведь, что если некромага останавливать, он сделает это. Если нет, то действие еще стоит под вопросом.

Матвей отворачивается, всё ещё чувствуя на себе внимательный взгляд светло-карих глаз. Он уже не хочет набить морду этому идиоту, который осмелился влюбить в себя Ирку. Багров решает – пусть говорит. Может быть, он сможет исполнить её желание. Тьфу ты, будто они никогда уже не увидятся. Увидятся, ещё как…
— Говори, — наконец-то выдаёт Матвей.
— Меня Ирка просила… передать тебе, — Мефодий протягивает ему записку. И свёрток.

Багров не замечает ни того, ни другого. В его ушах звенят три слова: «Меня Ирка просила».
— Ты с ней виделся?! – Голос резко становится грубым, а кулаки снова чешутся.
— Да. И не один раз. Она, знаешь ли, скучает, — ехидненько отозвался Буслаев.

Матвей протянул руку и сразу ощутил тяжесть свёртка и записки. Он жестом показал Буслаеву, что тому пора уходить. Мефодий пожал плечами и быстрым шагом отправился к метро.

Багров развернул свёрток. Там лежала маленькая золотая цепочка, которую он когда-то подарил Ирке. Она носила её, не снимая, словно дар его любви. Мысленно чертыхнувшись, Багров перевёл взгляд на записку. Слова её врезались ему в мозг. Когда он потом ехал в поезде метро, то часто вспоминал их. «Матвей… Прости, если что... Мне надоело ТАК. Я не могу без тебя. Я думала, что всё изменится, но… По-видимому, ошибалась. Прости, если что не так», — незамысловатый текст, разрозненные предложения. Но для Матвея это значило что-то большее. Признание в любви, которое он ждал, но не мог дождаться…
***

— Ирка, прости меня... – он смотрел ей в глаза, мысленно падая куда-то вниз.
— Зачем ты пришёл? – её голос срывался на крик.
— Я думал, ты просила меня прийти, — он умоляюще смотрел на неё, хотя голос оставался спокойным.
— Нет! Я думала, что Меф не отдаст тебе записку! Это был подарок ему… — она, кажется, сама не поняла, что сморозила.
— Ах так! – этот кареглазый кретин его опять подставил! Гад! Гад! Гад!

Последнее, что услышала Ирка от Багрова в этот день, это живописный стук дверью.
***

Ира знает, сегодня она не уснёт. Она будет думать, почему наврала Матвею. Да, в тайне она догадывалась, что Меф не передаст записку, но раз... раз всё повернулось так.. То зачем? Ведь всё могло наладиться. Она часто всё портила. И теперь вот... Опять.
***

Матвей долго не мог заснуть в этот день. Он думал, что ему всю ночь будет сниться Ирка. Девушка, ради которой он может свернуть горы, перевернуть землю и убить всё человечество. Для которой он ВСЁ может. Но нет. Судьба опять решила всё по-своему. Всю ночь Багрову снился кареглазый кретин с тупым белым хвостом….

31 марта
Ирка смотрела на улицу, когда в дверь постучался Меф. Она даже не заметила, как тот зашёл в квартиру. И вообще, если честно, в десять часов утра она не ждала гостей.
— Привет. Чего тебе? – Ирка ещё не отошла от вчерашнего инцидента с Матвеем. В душе кипел котёл злости, ревности, ненависти и прочего подобного. Это словно сложный суп – куча ингредиентов, а эффект тот же, что от борща.
— Привет. Да так... Проведать зашёл, — Меф решил умолчать, что ему этот долбанный некромаг снился всю ночь.
— Проведал? Катись!
— Ну чего ты такая злая-то? – Меф подошёл к ней сзади.
— Тебе то что? – она резко развернулась, тем самым ударив Буслаева по груди плечом. Тот отошёл, но всё ещё стоял довольно близко… Слишком близко.
— Ну есть что, раз спрашиваю.

В следующую секунду от Буслаева осталось только ясное свечение. Воздух мгновение подумал, прежде чем заполнять пространство, где раньше стоял Мефодий. Ирка, задумавшись, села на кровать. Голова безжизненно свалилась набок. Слышно было лишь мерное дыхание девушки, разрывающее тишину комнаты. Она словно соткала одеяло из вечности и уснула с открытыми глазами, желая видеть всё и вся. Правда слишком понятно было, что это не так, и метафорам здесь не место. Слишком видны были красные белки глаз, щёки и пелена слёз, застилающая глаза. Девушка машинально взяла в руки книгу и стала читать её. Снизу вверх.
***

Матвей вышел из своей съёмной квартиры и твёрдым шагом отправился на работу. Он раздавал листовки на улице. Это приносило доход, правда, маленький. Он уже подумывал устроиться грузчиком, дабы добывать себе больше денег на пропитание.

Багров медленно перешёл через дорогу и посмотрел на солнце. Он не любил его, сам не понимая почему. Перед глазами всё ещё стоял кретин с карими глазами. Этот образ был настолько явственным, что казалось, его можно потрогать, обнять, поцеловать... Матвей замотал головой, желая отогнать назойливые мечты. Мечты? Господи, о чём он думает? Он думает о МЕФЕ? Он не то, что бы думает о нём, он ещё и думает о том, что Буслаева было бы приятно ПОЦЕЛОВАТЬ? «Я не гей!», — пел его разум. «Но он ведь такой… дебил!» — пело сердце. «И он тебе снился», — шептал риск где-то внутри него.
***

Меф сидел на лавочке, любуясь ярким солнечным днём. Весна ещё не вступила в свои права, правда, дыхание наступающего лета уже чувствовалось. Буслаев в очередной раз поймал себя на том, что вспоминает странный сон, который приснился ему сегодня ночью…

Он бежал по какому-то парку. В чём он точно был уверен – он не в Москве. Осенние листья дружелюбно шелестели под ногами, обутыми в модные чёрные кроссовки. Он обернулся, слушаясь какую-то неведомую силу внутри него. Он увидел сзади… Багрова, целующегося с какой-то девушкой, странно напоминавшей Дафну. Его захлестнула волна ожидаемой ревности. Буслаев побежал к парочке, но врезал почему-то не Матвею, а девушке. Он оттолкнул её, да так, что та упала. В её глазах застыло изумление. А Мефодий тем временем поцеловал Багрова, понимая, что хочет смыть с него запах этой блондинки. Между прочим, тот не отстранился, а ответил ему на поцелуй. Последним, что слышал Меф, прежде чем проснуться, был его крик: «Как ты посмел изменять мне, сволочь?!»

Буслаев повернулся и увидел бежавшую к нему Дафну. Даф держала на руках кота, который явно подхватил какую-то заразу. Как оказалось, его надо было срочно везти в Эдем. Мефу было жаль расставаться с Дафной, но Депресняк был душой их компании. Его проделки всегда вдохновляли на подвиги, поднимали настроение. И Депрю, каким бы он ни был, любили все.
— Привет, — Меф встал, чтобы поцеловать девушку и невольно вспомнил поцелуй из сна.
Поцелуй с Даф и предположительный поцелуй с Багровым были совершенно разными вещами. Даф целовалась медленно, желая растянуть удовольствие, но, тем не менее, на её губах застывала нежность. Багров из сна целовался по-другому – яростно, страстно, желая окунуться в эту страсть по шею, с головой.
— Привет, — ответила ему Дафна и улыбнулась. – Меня не будет неделю, — девушка нервно покусывала губу. – Я буду скучать, — она снова поцеловала его. И Буслаев внезапно понял, что поцелуями в скором времени он ограничиваться будет не в состоянии. Он невольно сильнее сжал Даф в своих объятиях, и она вырвалась.

Над Москвой кружил один-единственный страж. Точнее, связной. Точнее, Корнелий. Он улыбнулся Мефу и телепортировал с Дафной в Питер. К лестнице. На неделю. Меф мысленно взвыл.

1 апреля
Мефодий Буслаев лениво открыл глаза и так же лениво потянулся. Лень согревала его по утрам не хуже одеяла. Это был как ритуал – лениво вставать и лёгкой трусцой бежать в душ.

Внезапно молодой человек понял, что он один в кровати. Один в кровати! Обычно с ним рядом спала Дафна. Ладони мгновенно вспотели от одной только мысли, что с Даф могло что-то случиться. И тут он вспомнил: Дафны не будет целую неделю. Меф со слабым стоном откинулся на подушку и чуть было не уснул.
***

Матвей проснулся рано утром. Слишком рано утром. На небе ещё не горели отблески утреннего рассвета. Он посмотрел на часы в комнате и понял – сейчас три часа утра. Багров замотал головой и, сжимая виски, попытался уснуть.

А через полчаса понял, что не выйдет. У него всегда так – он мог спать только определённое количество времени в день. Обычно около шести – семи часов, и ему хватало этого. Видимо, лимит сна был исчерпан.

Матвей лениво поднялся с кровати и посмотрел в окно. Сегодня первое апреля – его почти самый нелюбимый день. Соперничать с Днём смеха мог только собственный День рождения. Подарки, цветы, гости, конфеты… Фу. А, в общем-то, что такое первое апреля? Тупые, заезженные шутки типа: «Эй, а у тебя спина белая!» Очень мало кто поздравляет своих близких с этим «праздником» как-нибудь оригинально.

Багров оделся и, съев бутерброд, ушёл на улицу. Ему вообще нравилось гулять по Москве, он чувствовал – это его город. Так часто бывает — родился в городе, где чувствуешь себя не собой. Словно у тебя вырвали кусочек души, рассыпав на маленькие частицы. А вот Матвей чувствовал, что Москва — город, предназначенный ему провидицей-Судьбой. Правда, день от этого не менялся.
***

Мефодий медленно шёл по улице. На наручных часах стрелки упорно не хотели смещаться с отметки десяти утра. Сегодня суббота, в универе делать нечего. Буслаев лениво сел на скамейку, перебирая пуговицы рубашки. Несмотря на странную дату, первое апреля, сегодня солнце светило вовсю, согревая планету.

Парень задремал, когда рядом сел человек. Меф приоткрыл глаза и сквозь ресницы рассмотрел соседа. Им являлся старый седой мужчина, с длинной бородой и костлявым телом. Было видно, что единственной радостью для него будет ощущение смерти на губах, и странный сосед не скрывал этого. Мефодий продолжал смотреть на незнакомца, когда тот повернулся к нему, и парень увидел яркие синие глаза. Лица он не различал.

Мужчина смотрел соседу по скамейке в глаза, которые тот невольно раскрыл. Он долго молчал, думая, как правильно сообщить пророчество, которое он принёс. В его снах Мефодий появлялся именно таким – потерянным, робким, со скрытым внутри стержнем. И перед глазами у старца всегда вспыхивала надпись: «Пророчество, лишь потом смерть». Старца пугали эти слова, но поделать ничего нельзя. Решив не медлить, он порывисто схватил Мефа за руку и начал:
— Когда придёт тьма, скрывшись за пологом ночи.
Лишь пара светлых огней зажжётся, как звёзды.
И счастье, которое поглотило их полностью,
Отступит, уступая дорогу реальности.
«Шаг вперёд, ни шагу назад», — будут их слова.
Это вижу я точно… И крылатая в ночи звезда
Проведёт их вперёд, зовя следовать за собой.
Система мира нарушилась, давая сбои.
Они любят друг друга, но их призвание
Умереть, спасая друг друга шкуры.
Будет больно, страшно, а драться – отчаянно.
И их любовь может мир погубить нечаянно.
Они не должны встретиться, хотя знаю, уже.
Смерти дорогу открываю я, да и дверь.
Только они способны остановить её.
Пусть сила их…

Договорить старец не успел. Мефодий отвернулся, давая волю своему страху, а когда посмотрел на своего странного соседа, то не увидел ничего, кроме праха... Ветер быстро и кропотливо собирал каждую крупицу, стараясь не потерять ни кусочка этого странного человека…
***

Багров сидел на ступеньках у Большого театра. Его обходили, поглядывая, как на придурка. Его глаза были закрыты, а сквозь тьму пробегали реальные картинки. И везде – Ирка, Ирка, Ирка…

Его руки коснулись иссохшие пальцы. Он открыл глаза и посмотрел в зелёную глубину моря. Человек перед ним был стар, очень стар. Ему можно было бы дать лет за сто, но… в душе ещё кипела молодость.

Каин смотрел на него и видел отражение себя в юности. Он был точно таким же – ярким, но потухшим, смелым, но трусливым… Его друг сказал ему о неком пророчестве, которое он должен донести до этого человека. Наверное, это смотрелось странно – старец и Багров. Только время остановилось.

Авель сказал, что после пророчества наступит долгожданная смерть. Какая она будет – неизвестно, но для провидцев нет доброй смерти. Везде только мучения, боль, такая и смерть. По крайней мере, так говорили другие.
— Скоро наступит боль, отчаяние и страх.
И только ты сможешь остановить её.
Не перебивай, не отвечай невпопад.
Право слушать я оставляю за тобой.
С тобой будет парень, а, возможно, девушка.
Этого мне знать не дано.
Вы должны, да нет же, обязаны
Остановить кровь, льющуюся рекой.
Ваше счастье прервётся, но лишь на мгновение,
Которого хватит, чтобы победить…
Или повергнуть весь мир в забвение…
Ни того, ни другого не сможете забыть. – Голос старца был хриплым, как у умирающего.

Багров посмотрел на небо, видя там пронзительное зелёное море и прах, который уносит ветер…

2 апреля
Лигул скрупулёзно пересчитывал эйдосы. Новая поставка с Большой Дмитровки – и его несравненная коллекция пополняется. Он прямо чувствует, как дарх наполняется силой, а вместе с ним и его тело, дух, разум. Дарх был голоден – теперь он сыт. Лигул был грозен – теперь он спокоен, как удав перед нападением.

Рядом на столе – колокольчик из кости. Лигул любил всякие безделушки из человеческих костей. Он позвонил ровно два раза, и перед ним появился Ромасюсик.
— Что нового? – глава Канцелярии мрака очень удивился, не услышав привычного бормотания юноши.
— Прашечка подожгла домик. Она вонтит новую игрушку…

Глава Канцелярии рвано кивнул.
— Дальше! Ещё что!
— Она лавит Буслаича... И хочет всех килл, — быстро пролепетал Ромасюсик, упорно глядя в пол.

Лигул грозно посмотрел на парня, и тот понял – дольше ему нельзя оставаться в этом кабинете. Он быстро вышел за дверь, не переставая кланяться по дороге.

Глава Канцелярии мрака презрительно фыркнул. Они ведь все знали, знали, что он понимает их истинные мысли и чувства по отношению к нему. И всё равно продолжали играть эту чёртову комедию. Ну ничего, скоро придёт конец. Ждать осталось недолго.

Лигул встал из-за своего стола и подошёл к большому стеллажу. Он весь был заполнен папками разного калибра. Одни были толстыми, как слоны, а другие худыми, как змеи. Он коснулся длинным чёрным ногтем одной папки. Она являлась как раз таки слоном, и на ней было крупно выведено кровью – «Рагнарог».
— Вызвали? – послышался низкий мужской голос, и Лигул обернулся.
— Да, — мягко и лицемерно, произнёс он. – Время пришло.

Рагнарог кивнул и удалился.
«Скоро, — подумал Лигул, — Скоро».
***

Мефодий тренировался. Удар, ещё раз удар, опять удар. Нужно уйти в сторону, увернуться, опять ударить. Поменять тактику и стойку. Режущий, колющий, рукояткой меча. Удар, ещё раз удар, опять удар. Нужно уйти в сторону, увернуться, наклониться, поставить подножку. Главное, не дать противнику ударить себя, взять инициативу в свои руки. Главное, помнить об этом сегодня вечером.
***

Матвей резко проснулся. Ему снился старик, тот старик, который приходил к Багрову у Большого. Только теперь рядом с ним была тень. Длинные белые волосы, светлые карие глаза. Вот всё, что он запомнил из облика этой тени. Это был парень, однозначно. При этом он был не живой и не мёртвый, словно всё ещё неопределенно. Словно мойры всё ещё ткут полотно его жизни, но всё чаще сомневаются… «А стоит ли?» — спрашивают они себя.
***

Удар, снова удар, режущий, рубящий. Чувство боли где-то в области коленки – Петруччо-таки смог его задеть. И снова удар, обход. Подножка, удар. Сзади он чувствует шест Мошкина, и Евгеша ждёт нужного момента для удара. Где-то рядом Улита со своей рапирой… Он не против, ему нужно подготовиться. Иначе всё, конец, он умрёт. Он не должен этого допустить. Тем более тогда, когда на поясе болтаются ножны, в руке уверенный меч Древнира, а тело чётко ощущает невесомый щит. И ещё где-то там, в Эдеме, там, куда ему дороги нет, там Дафна. Она волнуется, но верит и ждёт. Всё-таки лучше, что она не увидит.
***

Ирка нервно грызла шариковую ручку, одной рукой печатая на компьютере. Аська, «ВКонтакте», несколько других сайтов. Ей нужно постоянно печатать, чтобы забыться, чтобы не вспоминать. Сегодня Меф дерётся с Ареем, она уверена, что там будет Матвей. И, разумеется, Меф. И главное – она должна быть там.
***

Мефодий Буслаев, проталкиваясь, шёл сквозь ряды стражей мрака. Впереди – Эссиорх, сзади – Корнелий. Как в тюрьму под конвоем. Нет, он не должен об этом думать.

Перед ним – Арей, прямо напротив. Схватка ещё не началась, а он уже чувствует внимательные взгляды, среди которых – взгляд Прасковьи. Он уже слышит позвякивание дархов и голоса, говорящие о крупных ставках.

Перед ним – Арей, прямо напротив. Ещё есть время оглядеться, и Буслаев делает это. Вначале он видит валькирий – этаких полицейских, скрытых от глаз обычных людей. Потом видит Ирку и ободряюще ей улыбается. Мол, не бойся, всё будет хорошо, не смотря ни на что. Так всегда говорит Дафна, а ее слова сейчас священны. Мефодий повернулся на 180 градусов.

Перед ним – Матвей, прямо напротив…